Мистические тайны Гурджиева. Часть девятая: Второе мистическое путешествие Гурджиева к трону Чингисхана

Наверно, проходит несколько мгновений, пока я завороженно смотрю на это ужасное пятно, и вдруг вижу: к упавшему полицейскому, к дверям банка со всех сторон бегут люди, мужчины и женщины, дети; мгновенно образуется толпа, которая кипящим клубком заполнила мостовую между банком и нашим извозчичьим тарантасом. Где-то там, за головами толпы, гремят выстрелы. Вопли, крики ужаса — всё смешалось; толпа шарахается в сторону, люди давят друг друга, падают, и я вижу девочку лет десяти в белом платьице, у неё соломенная шляпка на голове, она бежит, вернее, пытается бежать прямо в нашу сторону... И кто-то бегущий сзади толкает её, она падает, и её топчут разбегающиеся люди. Её топчут, топчут, и я вижу только её открытый рот, кричащий, но голоса не слышу ( или моя память не сохранила его?.. ). И из этого искажённого мукой рта выплескивается густая струя крови...

Наверно, всё это вмещается в несколько секунд, потому что перед нами всё ещё толпа, хотя и поредевшая,— в её разрыве я вижу Камо с инкассаторской сумкой в левой руке, а в правой наган, он стреляет. Падают люди; свалка, крики, стоны. Слева и сзади от Камо бегут боевики, тоже, кажется, с сумками, прикрывают своего командира. Они стреляют.

— Давай на облучок! — слышу я крик своего напарника в самое ухо.— Держи вожжи! Натяни! Не дай ему сорваться!

Я уже на облучке, натягиваю поводья и вижу перед собой круп нашего рыжего мерина; лошадь поворачивает ко мне голову, храпит, тёмный фиолетовый глаз безумен. А выстрелы гремят совсем рядом. Я оглядываюсь: стреляет в разбегающихся людей мой совсем юный напарник, орёт страшным победным голосом:

— В сторону! В сторону, скоты!..— И его молодое лицо искажено чувством сладострастия.

А в тарантас уже запрыгивают боевики. Короткая возня, частое запаленное дыхание, воняет потом и порохом.

— Гони! — слышу я, как ни странно, шёпот, яростный шёпот Камо.

Я отпускаю поводья, и руки мои застывают в воздухе: по улице прямо нам в лоб мчится полицейская карета, запряжённая двумя лошадьми, в ней сидят и стоят полицейские, и некоторые из них стреляют из револьверов — похоже, пока в воздух.

— Разворачивай! — слышу я громовой голос Камо.— Кругом! Живо... твою мать! — Он ругается по-русски.— Гони! Гони!

А полицейская карета уже совсем рядом, до неё остается сажен десять. Заглушая вопли и крики со всех сторон, нас настигает могучий бас:

— Именем закона! — кричат по-русски.— Приказываю остановиться!

Резко оборачивается назад Камо; взмах руки — в сторону полицейской кареты летит чёрный комок. В следующее мгновение гремит оглушительный взрыв. Наш мерин срывается в панический галоп, хотя я изо всех сил натягиваю поводья. Я оглядываюсь — на короткое мгновение. Последнее, что я вижу; рассеивающееся облако сизого дыма и в его пелене — полицейская карета на боку, колёса её вращаются, трое или четверо полицейских, распростёртых на мостовой, и бьющаяся в судорогах серая лошадь.

— Гони! Гони... твою мать! В Бога, в душу! И во всех святых!..»

Вот как газета «Русское слово», за 22 августа 1906 года описывала все эти события:

«20 августа сего года в Кутаиси в середине дня в центре города совершено дерзкое нападение на банк «Кавказский кредит». Убиты управляющий банком и кассир, трое служащих ранены, убиты трое полицейских, один полицейский получил тяжёлое ранение в голову. Погибли шестеро горожан, среди них двое детей. Число раненых уточняется, но наверняка оно свыше десяти. Похищено 130 тысяч рублей. Преступники с места трагедии скрылись. Ведётся их усиленный поиск. По кровавому почерку преступления следствие предполагает, что ограбление совершено бандой некоего Камо. Кто скрывается под этой кличкой, не установлено. Банда принадлежит к «боевым отрядам» запрещённого в России и на Кавказе левоэкстремистского крыла социал-демократической рабочей партии».

21 августа 1906 года

«Вечером я опять оказался в той же комнате, в которую меня привёл Иосиф Джугашвили в день моего возвращения в Тифлис. Нас было четверо: «Тот, который...», мой «сопровождающий» Давид Цхарели, я и Камо. На столе горела керосиновая лампа, стоял большой кувшин с хванчкарой. Мы пили вино из глиняных кружек, закусывали сладким виноградом «дамские пальчики» и свежим овечьим сыром. Вначале мы выпили по три кружки в полном молчании. Я всё время ощущал на себе пристальный тяжёлый взгляд товарища Камо и избегал его. Наконец Иосиф Джугашвили нарушил молчание:

— Что же, Георгий,— он неторопливо потягивал вино, смакуя его, шумно втягивая в рот воздух сквозь жёлтые неровные зубы,— боевое крещение ты получил, и теперь мы скрепили наш союз кровью, и своей и чужой.— Один из боевиков был ранен в ногу.— Показал ты себя в деле неплохо. Верно, Семён?

Товарищ Камо промолчал. Он отвёл от меня тяжёлый взгляд и принялся смотреть в открытое окно.

— Да, Семён! — Иосиф Джугашвили хлопнул друга по плечу.— Наверно, пришёл Сандро? Передай ему..

— Знаю,— бросил Камо, поднимаясь со стула.— Скоро приду.

И он вышел из комнаты. Как только за Семёном закрылась дверь, Коба сказал с явным облегчением:

— Пока нашего главного бандита нет,— он засмеялся,— всё быстро решим. Значит, так, Георгий. К ста тридцати тысячам рублей, в добыче которых ты участвовал, я добавлю ещё сто двадцать тысяч рублей. Итого — четверть миллиона рублей. На твою вторую экспедицию в Тибет больше чем достаточно. Отправитесь через пару недель.— «Тот, который...» пристально глянул на меня.— Хватит тебе пяти дней, чтобы закупить всё необходимое?

— Но... люди...— начал было я, однако Иосиф Джугашвили перебил:

— Люди уже есть. Я подобрал десять джигитов. За каждого ручаюсь лично. А всего в отряде будет двенадцать человек: ты, командир, и вот твой помощник.— Он кивнул на Давида Цхарели, который был безучастен, словно и не слышал разговора: неподвижно сидел перед кружкой хванчкары, иногда делал большой громкий глоток.— Кстати! — оживился Коба.— Ты при встрече спросил у меня: как мы тебя нашли в Афганистане? А мы тебя и не теряли. За твоей экспедицией по пятам, начиная от границы с Монголией, следовал наш искусный следопыт Додик Цхарели.

— Все пять лет? — вырвалось у меня.

— Все пять лет.

«Так вот чей взгляд, чьё присутствие я ощущал все годы суфийских странствий!» — пронеслось в моём сознании.

— Мы нашли тебя,— продолжал «Тот, который...»,— когда я решил: время второй экспедиции настало. И вот ещё что, Георгий... Я долго думал над твоим рассказом обо всём, что случилось с вами в Тибете. «В чём именно причина провала экспедиции?» — задавал я себе вопрос. Я нашёл на него ответ! Дело — в деньгах... кто-то из членов экспедиции строил планы завладеть средствами, которые были у тебя.

— Что?!

— Да, да, Георгий! Именно так. Ты плохо знаешь людей. Все интриги, исчезновения людей, «чудеса» — из-за денег. Других объяснений произошедшего с вами я не нахожу. И поэтому я принял решение: с тебя снимается финансовая ответственность. Деньги будут находиться у Давида. Он — твой кассир и охранник. А распоряжаться средствами, естественно, будешь ты по своему усмотрению. Ты согласен?

— Согласен! Согласен! — заспешил я.

Я был на всё согласен, лишь бы скорее избавиться от проклятой карты, которая прилипла ко мне и стала моей второй кожей, найти трон Чингисхана и выполнить Предназначение… Я понимал: я выполню «их» волю, или «они» уничтожат меня…»

1 сентября 1906 года

«Моя вторая экспедиция за троном Чингисхана выступила из Тифлиса. Десять «молодых бойцов» ( как сказал Коба ), составлявших отряд, были все грузины, один к одному: крепкие, натренированные, все великолепные наездники, и двоих из них я уже знал — они были участниками экса в Кутаиси 20 августа. Но мне было всё равно. Лишь бы скорее всё кончилось!..

Я не буду описывать подробностей нашего похода. Скажу лишь об одном: мне казалось, что мы не движемся, а летим, лошади едва касаются копытами земли или не касаются совсем... Мы летим, несёмся, всё стремительно мелькает перед глазами: лица, пейзажи, города, нищие сёла, горы — и остаётся позади, только ветер свистит в ушах.

Нам сопутствовала невероятная, необъяснимая удача, в которой участвовало не земное, а какое – то другое время. Невероятно, но это так: переправившись из Баку на пароме через Каспийское море, мы стремительно промчались через Туркестан, узбекские пустыни и горы, через Киргизию, и вот уже — Китай, солончаки, горы, мы в Пранге, мы останавливаемся в том же доме, вот из этой комнаты исчезли трое моих товарищей...

Но дальше, дальше! Скорее! Теперь мы следовали точно по проложенному на моей карте маршруту: Нимцанг, Падзе, Санга, Нагчу, Пранг».

21 сентября 1906 года

«Мы прошли через этот последний на нашем пути город, остановившись лишь на короткий ночлег. Три недели нам понадобилось, чтобы преодолеть огромное расстояние. Понимаю, это кажется невероятным, но так и было. От Пранга до цифры V на моей карте оставалось около восьмидесяти вёрст — два перехода; нас ждёт горный, труднодоступный край».

22 сентября 1906 года.

«На заре 22 сентября мы выступили из Пранга, городка, где дома карабкались на гору, к снежным вершинам. С великим трудом был найден проводник ( все отказывались, взглянув на карту — даже разбегались ); им оказался высокий жилистый старик с седой кудрявой головой, с голубыми, ясными глазами, с сучковатым посохом в коричневой морщинистой руке.

Долина быстрой горной речки между двумя хребтами, сужавшимися где-то далеко; днём привал у водопада; дальше — еле заметная тропа уходит вправо, и река уже позади; с одной стороны — отвесные скалы, с другой — обрыв в пропасть, и там, внизу, еле слышен рокот воды — это большой ручей или приток реки, вдоль которой мы шли с утра.

Весь день — медленное передвижение по тропе; лошади, растянувшись цепочкой, идут шагом; впереди на ослике едет наш проводник. К вечеру скалы отступают от тропы, мы попадаем на довольно широкую поляну, из расщелины между двумя каменными глыбами вытекает ручей. Лучшего места для отдыха и ночлега не придумать.

— Остановка! — приказываю я.— Ночуем здесь.

Поздний вечер. Уже после ужина мы сидим у двух ярко пылающих костров. Рядом со мной расположился Давид Цхарели, удивительно молчаливый человек, голос которого я слышал очень редко. Рядом с ним сидел наш проводник в позе лотоса, смотрел не мигая в огонь, его губы еле заметно шевелились — наверно, он молился. Под самой скалой у ручья сгрудились вокруг большого вороха свежей травы наши лошади, пофыркивали; слышно было, как они шумно пережёвывают свой ужин.

Вдруг все лошади замерли, повернув головы в одну сторону — назад, в чёрный мрак, поглотивший тропу, по которой мы пришли на эту поляну. Туда же смотрел и проводник, и по тому, как напряглось его лицо, по руке, приложенной к уху, было видно, что он прислушивается ко мраку ночи, обступившему нас. Прошла минута, может быть, две, лошади успокоились, опять захрустели травой. Старик всё прислушивался.

— Что там? — спросил я.

— Лошади,— последовал ответ.— Кто-то идёт за нами. Следит.

— Может быть, какой-нибудь зверь? — предположил я.

— Нет,— ответил старик.— Если бы зверь, лошади не успокоились бы так скоро. Он подходил совсем близко.

—Кто?

— Человек. Я слышал его шаги.

Я перевёл слова проводника Давиду.

— Организуем погоню! — встрепенулся он.

— Какая погоня ночью? Вот что... Усиль охрану — не двоих выстави, а четверых. Пусть сменяются каждые два часа.

— Хорошо.— Давид Цхарели ушёл.

Ночь прошла спокойно. Рано утром мы продолжили путь и двигались довольно быстро. Тропа хотя по-прежнему шла по краю обрыва, но стала шире, сажени на три отодвинулась от неё почти вертикальная стена горной гряды.

Уже под вечер, когда наш отряд, растянувшийся в цепочку, приближался к огромному чёрному каменному монолиту, в который, казалось, упиралась тропа, позади нас далеко, но явственно раздалось короткое лошадиное ржание и тут же оборвалось, однако эхо успело прокатиться по распадку. Я приказал остановиться. Моя лошадь была предпоследней в цепочке. Ко мне быстро подъехал Давид Цхарели, возбуждённый и настороженный.

— Бойцы говорят,— сказал он,— надо послать разведку, человека три-четыре. Я пойду с ними!

— Нет, Давид. Надо поскорей дойти до той чёрной скалы — видишь? У меня есть кое-какие соображения.

Уже смеркалось, когда мы оказались у этой скалы. Нет, тропа не упиралась в неё, а ныряла под скалу, нависавшую над ней, делала крутой поворот — с одной стороны пропасть, с другой — отвесная стена; тропа выводила в довольно широкую долину — овальную чашу, хаотично усыпанную скальными глыбами и заросшую густым кустарником; по этому живописному, довольно широкому пространству отчётливо петляла тропа, прижимаясь к краю пропасти и повторяя её извивы. «Лучшего места не придумать»,— подумал я.

— Давид! Всех людей ко мне! — приказал я.

Всадники обступили меня. — Слушайте внимательно.— Я старался говорить спокойно, хотя сердце моё нещадно колотилось в груди и мне казалось, что его грохот слышат все.

— Слушайте внимательно.За нами кто-то идёт. И не может быть никаких сомнений-это враг, поставивший себе целью получить то, что предназначено для нас и принадлежит нам...

— А раз враг — его надо уничтожить! — перебил молчальник Давид Цхарели.