Мистические тайны Гурджиева. Часть девятая: Второе мистическое путешествие Гурджиева к трону Чингисхана

Посвящается 100-летию Великой Октябрьской социалистической революции

Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4, Часть 5, Часть 6, Часть 7, Часть 8

Август 1906 года

«...В Грузию мы прибыли из Турции на торговом двухпалубном пароходе «Марс», который ходил по Чёрному морю под российским флагом, хотя команда на нём состояла только из турок. 11 августа 1906 года мы были в Поти. Два дня, вернее, двое суток ушло на путь до Тифлиса: спешили, часто меняли лошадей; мой молчаливый спутник — его звали Давид Цхарели — всё время торопил.- «Скорее! Коба ждёт»; «Коба уже нервничает».

В Тифлис мы прибыли под вечер 13 августа. Шёл мелкий частый дождь. В сгущавшихся сумерках виднелись редкие огни, слышались голоса, и все они почему-то казались знакомыми... Такие родные полузабытые запахи: жаровен, фруктов, мокрой листвы из садов. Сердце забилось чаще — как давно я не был здесь! И как, оказывается, я люблю Тифлис...

Мы очутились в Старом городе. Извилистая улочка карабкалась вверх, копыта лошадей стучали по гладким, отполированным булыжникам, и мне казалось, что всё рядом, всё было вчера: демонстрация железнодорожников, телескоп в обсерватории, где работал «Тот, который...». Пять минувших лет — это всего лишь вчерашний день. Ничего не было: ни провалившейся экспедиции за троном Чингисхана, ни суфийских странствий. Сон, наваждение...

— Сюда! — вывел меня из непонятного состояния Давид. Мы свернули в узкий переулок, освещённый одиноким фонарём.— Здесь редакция газеты «Гвени Цхавреба» ( по грузински – «Наша жизнь» ), Коба её командир.— Он так и сказал: «командир».

Мы подъехали к крыльцу двухэтажного каменного дома. Окна обоих этажей были тёмны, зато ярко светились два окна полуподвального помещения, и туда, вниз, вела крутая лестница в несколько ступеней.

Появился парень в черкеске, высокий, стройный; беря под уздцы лошадей, сказал:

— Здравствуйте. С приездом.

— Коба здесь? — спросил Давид.

—Да. Ждёт.

Наваждение продолжалось: будни, повседневность – так было вчера, позавчера, будет сегодня и завтра. Помилуйте! Какие пять лет? Их не было…

— Пошли.— Давид Цхарели начал первым спускаться вниз.

Мы оказались в большой полуподвальной комнате. Здесь было несколько столов с настольными лампами, на двух печатных машинках работали молодые, заросшие щетиной люди; ещё двое или трое что-то быстро писали, переговариваясь. Было накурено, пахло застоявшимся кислым вином. С нами буднично поздоровались и тут же забыли, перестали замечать.

— Подожди здесь,— сказал Давид, усаживая меня за пустовавший стол.— Я найду его.

И он ушёл.

На столе, за которым я оказался, неряшливым ворохом лежали газеты, и я невольно обратил внимание на небольшую заметку, обведённую красным карандашом. Газета от 10 августа была петербургская, называлась «Сегодня». «К вооружённому ограблению 2 октября. Как встретили смерть повешенные экспроприаторы» — так называлась заметка. В ней говорилось:

«Повешенные на рассвете позавчера восемь экспроприаторов, идя на виселицу, не только не выказывали какого-либо чувства страха, но, к удивлению и даже ужасу очевидцев, громко смеялись, обмениваясь едкими замечаниями. Ни малейшего содрогания, точно на смерть шли загипнотизированные люди, до последнего мгновения бравировавшие смертью и не искавшие пощады».

Прочитанное резко и грубо ввергло меня в российскую действительность, в будни революции, которая сотрясала империю Романовых,— я как бы очнулся, низвергнувшись с непонятных высей, где царило иное измерение бытия, на кровоточащую кавказскую землю. И — как будто всем происходившим руководил невидимый режиссёр — моё возвращение в действительность довершил ворвавшийся в комнату мальчик лет тринадцати с листом бумаги в руке:

— Я с телеграфа! — Он не мог отдышаться.— От Самсонова!.. Вот...— Курьер передал кому-то лист бумаги.— Сегодня утром... в Питере... взрыв на даче Столыпина...

Все повскакивали с мест, окружили мальчика. Поднялся галдёж. «Кто такой Столыпин?» — думал я.

— Палач убит? — спросил кто-то.

— Нет, Столыпин уцелел.

— Вот же! Не везёт нам!..

— Зато... Вот, сказано: «Гора окровавленных тел».

— Ничего! — прозвучал резкий гортанный голос. И в редакционной комнате сразу стало тихо.— В другой раз получится. Не уйдёт!

В возникшей сутолоке я не заметил, как появился «Тот, который...». Он стоял за спинами молодых людей, что обступили мальчика, принесшего страшную весть. Коба был ниже их ростом. Перед ним расступились. Он всё тот же, только гуще стала щетина на щёках, огрубели, сделались более резкими черты лица, глаза казались чёрными, в них не было зрачков; мятые брюки заправлены в сапоги, пиджак накинут на плечи. Он, не спуская с меня глаз, в полной, тяжёлой тишине подошёл почти вплотную, протянул руку:

— С прибытием, Георгий!

— Спасибо.

Рукопожатие короткое, крепкое.

— Пошли!

Он направился к двери. Я последовал за ним, как на невидимом поводке. Я стал покорным и безразличным. Безразличным ко всему. Мы прошли по каким-то полутёмным коридорам, лестничным переходам, миновали крохотный сад, замкнутый стенами домов ( густо пахло яблоками ), и очутились в небольшой тесной комнате: стол с коптящей керосиновой лампой, с разбросанными по нему листами бумаги, исписанными чётким мелким почерком; диван, несколько стульев. На подоконнике фотография женщины в платке, повязанном низко на лоб,— мать Иосифа Джугашвили.

— Располагайся, друг, отдыхай.— Он прямо, насмешливо смотрел на меня.

Я сел на продавленный диван; скрипнули старые пружины. Коба оседлал верхом стул, взявшись руками за спинку. Руки показались мне очень белыми.

— Хочешь вина? — спросил он.

— Нет.

— Ладно. Скоро поужинаем вместе. Тогда и выпьем.

Я промолчал. И опять вернулось недавнее ощущение: не было никакого перерыва в наших отношениях: мы с ним встречались вчера, позавчера... И всё-таки я попытался восстановить реальность.

— Как вы меня нашли в Афганистане?

«Тот, который...» «не услышал» вопроса. Он спросил:

— Карта при тебе?

— Да...— обречённо прошептал я.

— Посмотри сюда.— Коба взял небольшой чемодан, стоявший в углу комнаты, водрузил его на стол, раскрыл.— Иди, иди, Георгий! Посмотри.

Поднявшись с дивана, я подошёл к столу. В чемодане были аккуратно уложены столбиками, завернутые в тонкую и прозрачную пергаментную бумагу, золотые монеты достоинством по десять рублей.

— Часть партийных денег,— Коба зло, напряжённо усмехнулся,— большая часть. И всё это добыто в бескомпромиссной революционной борьбе. Кровавой борьбе, Георгий...— Он пристально смотрел на меня, и я не смел отвести взгляда.— И на эти деньги мы снарядим новую экспедицию за троном Чингисхана. На этот раз в отряд лично я подберу тебе своих лучших бойцов... Лучших из лучших! — гортанно выкрикнул он.

— Но... но, Иосиф... Всё – таки что это значит: бескомпромиссная революционная борьба? Каким образом золото?..

— Ты не понимаешь? — яростно перебил меня Иосиф Джугашвили.— Совсем ты запутешествовался, Георгий. Оторвался от революционных дел. Ты что, не читал Карла Маркса? «Экспроприаторов экспроприируют!» Все эти деньги — результаты эксов, актов экспроприации средств у эксплуататоров трудового народа! Результат мужества и пролитой крови бесстрашных бойцов! — Он положил мне руку на плечо, и я ощутил через рубашку нестерпимый жар его ладони. Странно! Совсем недавно его рука была холодной...— Вот что... Перед тем как мы снарядим вторую экспедицию, ты получишь боевое крещение! Ты поймёшь…

— Подожди! — перебил я.— Что ты хочешь сказать?

— Сейчас! Ты всё поймёшь, дорогой! — Иосиф Джугашвили ринулся к двери, ударом ноги распахнул её и крикнул в темноту: — Семён! Иди сюда!

Вскоре послышались лёгкие шаги, и в комнате появился высокий стройный человек в черкеске, с кинжалом в дорогих ножнах, украшенных драгоценными камнями; кинжал был прикреплён к поясу, перехватывавшему тонкую, гибкую талию, а плечи у этого Семёна были широкими, развитыми, и вообще, во всём его облике чувствовалась недюжинная сила, нетерпеливая, бьющая через край энергия, жажда немедленного действия. Он, как и Джугашвили, был небрит. «Тот, который...», приобняв живописного кавказца за плечи, подвёл его ко мне:

— Семён, знакомься — это Георгий Гурджиев. А это...— Он хищно, радостно засмеялся.— Это товарищ Камо — наш главный специалист по эксам. Главный и бесстрашный!

— То есть,— пролепетал я,— вы грабите банки, кассы магазинов, убиваете служащих...

— Не всегда убиваем, —тихо сказал Иосиф Джугашвили, и лицо его отвердело, стало напряжённым и хмурым,— если вынуждают. И больше мы убиваем полицейских, жандармов, этих шакалов, охраняющих собственность буржуев.

— Послушай, Коба...— Семён, он же Камо, заговорил медленно, растягивая слова, с каким-то первобытным любопытством всматриваясь в меня.— Послушай, Коба... Чего ты с ним ругаешься? Давай я его зарежу.— И он положил руку на кинжал.

— Товарищ Камо шутит,— не сумев скрыть испуг, быстро сказал Коба.— И давайте присядем. Чего стоять?

Мы расположились у стола. Повисла напряжённая, давящая тишина. «Нет, товарищ Камо не шутил»,— понял я.

— Семён,— спокойно заговорил Иосиф Джугашвили,— какой ты у меня горячий, однако! Значит, так... Георгий был у нас в долгом отсутствии. Отстал от революционных дел. Ему нужна энергичная встряска. Так сказать, окунуться в купель борьбы, чтобы прочувствовать, какой ценой партийные денежки...

— Ты мне говорил,— довольно бесцеремонно перебил вождя товарищ Камо, желчно усмехнувшись.— Что же... На двадцатое августа намечен экс в Кутаиси. Банк «Кавказский кредит». Посмотрим твоего друга в деле.

— Он наш общий друг! — быстро заверил Иосиф Джугашвили, поднимаясь со стула.— И я ручаюсь: не подведёт! Верно, Георгий?

Я промолчал.

— А сейчас...— Его обжигающая ладонь опять легла на моё плечо.— Сейчас мы отправимся в один гостеприимный дом. Там уже накрыт стол. Вот и отметим встречу по грузинскому обычаю. Заодно и кутаисское дельце обмозгуем. Пошли!

Скоро мы оказались на крыльце дома, в полуподвале которого помещалась редакция газеты «Гвени Цхавреба», «командиром» которой был Иосиф Джугашвили.

Дождь прекратился. Небо очистилось, светила бледная луна.

— Луна,— нарушил молчание «Тот, который...», глядя на небо.— Уже несколько ночей светит. Вчера сочинил стихотворение. Так и называется — «Луна». Хотите послушать? Иосиф Джугашвили продекламировал гортанно и со страстью:

— Валяй,— безразлично сказал товарищ Камо.

Луна! Ты зачем забралась на небосклон?
Какой от тебя прок обездоленным людям?
Да, ты красива, Луна, даже обворожительна!
Но ты отнимаешь у нас ночи, нужные для борьбы.
Сердце юноши-воина ты наполняешь слезливыми грёзами.
Ты, Луна, отвлекаешь его от революционных дел.
Когда мы завоюем власть не только на Земле,
Но и во Вселенной,
Мы снимем тебя с небосклона, никчёмная Луна!..»

20 августа 1906 года

«Боевая группа, которой предстояло совершить экс в банке «Кавказский кредит» — он располагался в центре Кутаиси, недалеко от набережной реки Риони,— состояла из шести боевиков; возглавлял её, естественно, товарищ Камо. Я был включён седьмым: по-моему, Иосифу Джугашвили пришлось преодолеть сопротивление и самого командира группы и рядовых бойцов,— скорее всего, они не доверяли мне. Я был для них чужаком, которого навязывают отряду сверху.

В самой акции мне отводилась второстепенная роль: напротив банка, на противоположной стороне улицы, я и ещё один боец, совсем ещё мальчишка, в извозчичьем тарантасе ( роль извозчика выполнял мой напарник ) должны были ждать пятерых экспроприаторов, которые с конфискованными деньгами, перебежав улицу, сядут в экипаж и...

— Только ветер в ушах! — сказал кто-то из бойцов.

Оба мы были вооружены наганами.

— Стрелять по моей команде,— давал последние инструкции товарищ Камо накануне вечером,— или в случае нападения на вас во время экса.

Самое ужасное для меня заключалось в том, что всё должно было произойти в середине обычного дня, когда на улице много прохожих, а в помещении банка — клиенты. Акция была рассчитана по минутам: без четверти двенадцать двое из группы заходят в банк, чтобы узнать обстановку. Если обстоятельства благоприятствуют эксу ( я не знал, не мог понять, что это значит: «обстановка благоприятствует...», но во время инструктажа спросить не решился ),— итак, если всё в порядке, разведчики выходят из банка и подают знак «извозчику», то есть нам. Тарантас ждёт на ближайшем к банку углу. Мы подъезжаем и останавливаемся напротив парадных дверей твердыни буржуазных капиталов. Мы должны очутиться — обязательно! — на своём месте без пяти минут двенадцать. Ровно в двенадцать часов в банк входят экспроприаторы... В эксе Иосиф Джугашвили участия не принимал.

— Всё будет хорошо! — завершил вчера вечером инструктаж товарищ Камо, хищно улыбнувшись.

День был жаркий, душный. Улица запружена гуляющей публикой — приближалось время обеда. Без десяти двенадцать мы получили знак: «Подъезжайте!» — и без пяти минут двенадцать наш тарантас на резиновом ходу уже стоял напротив банка «Кавказский кредит».

У меня не было страха; я даже поймал себя на том, что испытываю любопытство: как всё это будет? И всё-таки — это теперь мне совершенно ясно — я находился в состоянии гипнотического полусна. Я увидел, как «наши» — трое справа, и среди них товарищ Камо, и двое слева — подходят к банку. Я взглянул на свои часы — без одной минуты двенадцать. «Наши» встретились у дверей, скрылись за вращающейся дверью. И всё произошло на моих глазах...

...Возможно, я потерял контроль над временем. Но сейчас вспоминается именно так: пятеро боевиков входят в двери банка «Кавказский кредит» — и тут же, мгновенно я вижу, как из них выбегает, схватившись за живот и согнувшись, полицейский. Выстрелов я не слышал и, наверно, поэтому тем неожиданней и ужаснее всё, что я вижу: у полицейского подкашиваются ноги, он падает на живот, и тут же под ним появляется пятно крови, которое кажется чёрным.