Мистические тайны Гурджиева: часть четвёртая

В середине апреля 1901 года день визитов выдался пасмурным, промозглым, с Финского залива дул сильный злой ветер, но погода ничего не могла отменить: посещения друзей в северной русской столице согласовывались заранее, а Анна Карловна Миллер была женщиной пунктуальной и педантичной,— после утреннего чая к крыльцу был подан экипаж. Я вышел проводить хозяйку дома на крыльцо; появилась и Даша, замкнутая и робкая.

— Возможно, я задержусь,— сказала мадам.— Ужин будет без меня, Дарья! Спроси у Арсения Николаевича, что он пожелает. Приготовь.

— Слушаюсь! — Был сделан неизменный книксен.

Ворон с места взял размашистой рысью — застоялся; вскоре перезвон колокольчиков на его сбруе растворился в полной тишине. И я услышал; как Даша, стоявшая рядом со мной, прошептала, скорее самой себе:

— Уехала, старая ведьма!

Меня поразили ненависть и пренебрежение, которыми был наполнен её голос. Впрочем, она могла быть совершенно уверена, что этих слов я не передам хозяйке.

— Ты не любишь Анну Карловну? — спросил я.

— Я люблю грецкие орехи.— Она схватила мою руку, цепко, жарко, властно Идёмте!

И она увлекла меня в дом, быстро, задыхаясь, потащила на второй этаж, но не в каминную комнату, а в «покои барыни» — мы очутились в спальне Анны Карловны. Потом, через час или, может быть, через два, отдохнув, рывком она вскочила с кровати:

— Пошли на кухню. Я от голода умираю. А вы?

— Я тоже.

На кухне мы ели холодную свинину с чёрным хлебом, хватая всё руками.

— И вот кваском запейте!

Боже, каким он был вкусным!

— А теперь...— Даша уже тащила меня к двери,— идёмте в гостиную. Я вам теянтер покажу!

—Что?

— Ну... Где артисты выступают, клоуны разные, мамзели пляшут.

— Театр, что ли?

— Да, теянтер. Пошли!

Я был приведён в гостиную и усажен в кресло.

— Сидите туточки! Я — щас!

И она умчалась. В голове у меня гудело, опять хотелось квасу, но возвращаться на кухню не было сил. Непонятно вроде бы почему, но я ждал чего-то ужасного. И предчувствие оправдалось…

И действительно... Даша вернулась с ворохом платьев самых разных фасонов и размеров, кофт, блузок и предметов женского нижнего белья. Всё это было брошено в угол. Наверняка всё это было извлечено из шкафов или сундуков с туалетами Анны Карловны Миллер. И начался «теянтер»...

Даша напяливала на себя то одно платье, то другое и, гримасничая, хохоча, исполняла передо мной дикие, неистовые танцы, приговаривая:

— Барыня на балу танцует мянзурку! Барыня на рынке курей выбирает! Их превосходительство в церковь пошли, грехи замаливать.— Эта фраза сопровождалась не столько танцем, сколько злой пародией на старую женщину, пришедшую в храм Божий и с трудом опускающуюся на колени. А потом надо подниматься...— Ой, ой, ой! — кряхтела Даша в каком-то нелепом длинном наряде, в нём путались ноги, она падала.— Ой! Грехи наши тяжкие! Надысь мы осетрины обожрамшись!

И, надо сказать, в этой омерзительной импровизации звучали, хотя и искажённые злобой и насмешкой, интонации Анны Карловны. Горничная мадам Миллер наверняка обладала незаурядными артистическими способностями.

Потом я часто думал (да и сейчас так думаю): наверно, именно о подобных «кухарках» говорил вождь мирового пролетариата Ульянов-Ленин, утверждая, что они могут управлять государством. И я бы нисколько не удивился, если б мне сказали, что Дарья Милова при большевиках попала во власть и сделала хорошую политическую карьеру или даже с другими, такими же, как она, «управляла» государством».

Георгий Иванович Гурджиев почти не ошибся. Дарья Васильевна Милова (1883—1954) сделала-таки впечатляющую карьеру: с 1907 года в партии большевиков; с 1918-го и до смерти — работник ЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ: во время революции она — организатор структуры ЧOH (части особого назначения); заочная учёба на юридическом факультете Московского университета; во время Великой Отечественной войны — на фронтах в управлении НКВД-КГБ «Смерш» (Смерть шпионам!) в качестве прокурора; одна из обвинителей на нескольких «процессах» по Ленинградскому делу (1949— 1950); 1951 — 1953 годы — «старейший и заслуженный работник органов» — начальница женского лагеря особого назначения на Колыме № 041-прим. Б. После XX съезда КПСС и разоблачения «культа личности Сталина» в мае 1953 года арестована за «превышение власти, жестокое (в одном документе — «зверское») обращение с заключёнными и расхищение социалистической (лагерной) собственности», судима «своими», приговорена к высшей мере, расстреляна в феврале 1954 года — той же расстрельной командой, которой, дыша водочным перегаром, эта тучная, ещё сильная, розовощёкая старуха по старинке со сладострастием кричала: «По врагам народа и контре — пли!..».

Продолжение

Дневник штудировал член русского географического общества (РГО) города Армавира Фролов Сергей