Мистические тайны Гурджиева. Часть седьмая: Первое мистическое путешествие Гурджиева к трону Чингисхана

Бадмаев быстро повернулся на голос: Учитель стоял у окна, точнее, его астральное прозрачное тело парило над полом, потому что ноги не касались его; однако черты лица были чётки, рельефны, и живым огнём светились глаза.

— Не удивляйся, Жамсаран. Действительно, ты не звал меня. И тебе, как ты считаешь, не нужна моя помощь. К сожалению...

Пётр Александрович, накинув халат, подошёл к письменному столу и сел в своё кресло, испытывая всё нараставшую тревогу; тело его начал бить мелкий озноб.

— Успокойся, успокойся, мой друг.— Голос Учителя, казалось, падал с потолка или возникал из стен, а глаза Ин Джея неотрывно смотрели на Бадмаева, гипнотизируя, замедляя удары всполошенного сердца.

— Мы вынуждены вмешаться в твои действия, Жамсаран, вернее... посоветовать. Без твоей воли и участия мы ничего не можем предпринять. Ты отправил экспедицию за троном Чингисхана. Как у вас говорят, профинансировал её.

— Это действительно так. И что же?

— С тобой случилось то, о чём я тебя предупреждал в нашу первую встречу: ты... прости, я вынужден это сказать. Ты погряз в своих мирских финансовых, политических и прочих делах, во всём том, что ты называешь русскими проблемами. Ты всё дальше отходишь от служения духу...

— Но при чём...

— Подожди, не перебивай, Жамсаран. Не горячись. Захваченный только своими материальными и политическими интересами, ты не смог понять, кто эти люди, отправившиеся в Тибет за троном Чингисхана. И прежде всего — кто такой глава экспедиции — Арсений Николаевич Болотов. Ты спешишь, ты очень спешишь, мой друг… Ты стал нетерпеливым, Жамсаран. Ты считаешь себя во всём главным. И правым - тоже во всём…

- Но только не с вами, Учитель! – не смог удержаться Бадмаев.

- Так слушай... Настоящее имя Болотова — Георгий Гурджиев...

...Ин Джей говорил долго.

Выслушав Учителя, Бадмаев воскликнул в смятении:

— Что же делать?

— Мы знаем, что делать, но мы не можем действовать самостоятельно. Необходимо участие твоей воли, твоего желания остановить их!

— Но только так, чтобы никто не погиб!

— От нас никому не будет послана смерть. Мы не имеем на это права. И ещё одно обстоятельство тебе необходимо учитывать в предстоящем: в том, что произойдёт или может произойти, нам будут противостоять могущественные силы. Для этой чёрной силы ты тоже станешь врагом. Ты согласен вместе с нами вступить с ней в единоборство?

-Да!

— Но знай: далеко не всегда мы оказываемся победителями в этих битвах.

— Я с вами, Учитель».

Не правда ли мистическая история, мой дорогой читатель? Аж дух захватывает от такого повествования. Но вернёмся с вами опять к дневнику Георгия Ивановича Гурджиева. Становится всё интересней и интересней. Итак, слово Гурджиеву Г.И.:

«Для событий, о которых сейчас пойдёт речь, необходимы какие-то особые слова, новый язык, образы, стиль изложения. Всё, что произошло после того, как мы пересекли границу с Тибетом. Потому что всё случившееся — за пределами привычного «здравого смысла», логики, реальности повседневной жизни. И уж наверняка я не могу передать того, что в те несколько дней происходило со мной, в моём сознании, в моих чувствах. Как ничтожно, жалко моё неумелое перо!

Но нет у меня другого средства поведать об ЭТОМ... Прежде всего, ускорилось время, или, точнее, наше время, в котором от безымянной речки, символизировавшей китайско-тибетскую границу, караван, ведомый мною, двигался к монастырю Друнг-Ги: за полтора суток мы проделали около трёхсот вёрст и 22 октября 1901 года благополучно достигли цели. Мною, по уже установившемуся правилу, настоятелю монастыря был вручён конверт с письмом от Бадмаева — у монастырских ворот; вежливые молчаливые поклоны, вся процедура занимает несколько минут, и я в сопровождении двоих своих друзей из Александрополя возвращаюсь в наш лагерь; он разбит прямо на дороге в горном ущелье, возле водопада с чистейшей, хрустально-звонкой водой. До него от монастыря Друнг-Ги около десяти вёрст.

Дело было в середине дня. На полпути к лагерю сзади нас возникли три всадника, это были наши буряты, люди Бадмаева. Не оставалось никаких сомнений: они контролируют каждую мою поездку с письмом настоятелю очередного монастыря на нашем пути. Изменилось только одно — раньше, на территории Китая, это делалось тайком, теперь — открыто, причём демонстративно открыто. Мы, можно сказать, вместе вернулись в лагерь. Был душный, безветренный пасмурный день. По карте от места нашего бивуака до города Падинг было вёрст сорок. А дальше — дороги расходятся и...

Что же «и»?.. У меня не было выбора. Ещё ничего не произошло, но в нашем лагере нарастало непонятное молчаливое напряжение, все были, казалось, беспричинно нервны, раздражительны, китайцы-проводники отказались вместе с нами обедать, что было удивительно, и готовили себе чай в отдалении, за каменной глыбой, напоминавшей своими контурами поднявшегося на задние лапы медведя.

Артур Кралайн задержался в палатке бурятов, и было слышно, как там, за плотным брезентом, они о чём-то говорят довольно оживлённо. К скатерти, расстеленной на свежей траве ( наверно, возле водопада она круглый год была такой свежей, изумрудной, росла и росла все время... Господи, о чём я пишу? Время оттягиваю, что ли?.. ), к этой чёртовой скатерти, на которой всё было приготовлено для обеда, они пришли вместе: трое людей Бадмаева и Артур Кралайн. Круглые лица бурят были возбуждены, лоснились удовольствием, с них спало всегдашнее напряжение, к которому я уже привык,— оно было как бы навсегда приросшей к ним маской. Все расселись вокруг скатерти, в молчании приступили к еде.

Пережёвывая кусок вареной баранины, Артур Кралайн буднично сказал:

— Наши друзья,— он взглянул на троих бурят, которые быстро, спеша, с удовольствием поглощали мясо ( к хлебу они никогда не притрагивались ),— представляешь? — он теперь смотрел на меня, и взгляд его был сухим, прямым, холодно-жестоким,— тут, совсем рядом, видели стадо горных козлов.

— Верстах в пяти,— сказал один из людей Бадмаева,— вверх по ручью.

— Решили пойти поохотиться,— мой новый немецкий друг уже поднялся, намереваясь идти к нашей палатке.

— Когда...— Я внезапно охрип.— Когда вы идёте?

— Прямо сейчас!

Все трое наших охранников ( ведь так их назвал Пётр Александрович ) дружно закивали: «Да, да, сейчас». И, оседлав коней, они отправились на охоту, взяв с собой ружья и патронташи. Уже сидя в седле, Артур Кралайн, перекинув через плечо охотничью двустволку, сказал громко, чтобы все слышали:

— К ужину вернёмся.

Они уехали. К шуму водопада на некоторое время прибавился звук шуршащих мелких камней под лошадиными копытами. Я ушёл в нашу палатку, лёг на войлочную подстилку, укрылся куском овчины, служившей одеялом. Было темно, даже душно, но меня бил озноб. «Что он задумал? — пытался понять я.— Как он собирается всё это сделать?..»

Я, прислушиваясь к тишине, которая сливалась с рокотом водопада,— и монотонный рокот тоже был тишиной,— явственно ощущал, как над нашим лагерем сгущается нечто — тяжёлое, тёмное — и давит, давит и людей, и животных. Все ждут чего-то страшного. Испуганно заржала лошадь. Вздрогнув, я поднялся и вышел из палатки.

Стреноженные лошади мирно паслись рядом, пощипывая яркую сочную траву. Серое небо сгущалось, опускалось всё ниже, в клубящейся мгле исчезли вершины горной гряды, под которой мы разбили свой лагерь. Возле костра у камня, похожего на медведя, скрестив ноги, сидели два китайца-проводника, пили чай из пиал, тихо разговаривали. Они ни разу не взглянули на меня, хотя я неоднократно проходил мимо них. «Они всё знают...» — с ужасом подумал я. Я не находил себе места. Прошёл час, второй. Начало смеркаться. Хотя бы поговорить с кем-нибудь, отвлечься... Мои товарищи сидели в своих палатках, не выходили наружу, и не было слышно их голосов. Чего они затаились? Тоже догадываются? Ждут? Или заснули?..

И как бы в ответ на мои хаотичные, сумбурные мысли где-то недалеко один за другим, с полусекундным интервалом, прогремели два выстрела, и многоголосое эхо покатилось над горами. Сердце моё замерло и тут же бешено заколотилось, я мгновенно облился потом — нижняя рубаха стала мокрой, по щекам пот стекал струями. «Может быть, они действительно охотятся?» — ухватился я за спасительную мысль. И в этот момент прозвучал третий выстрел, бесстрастно повторенный эхом. «Нет, не охотятся... Это — он...»

Странно! Никто не вышел из палаток. Китайцы продолжали у костра пить чай, сидя всё в тех же вечных восточных позах. Только одна лошадь подошла к ручью у водопада и начала шумно пить воду. Я зачем-то отправился за ней, в ручье ополоснул лицо — вода была холодной, ледяной. Я сел на мокрый камень возле ручья. Смертная тоска сжимала сердце. Стремительно смеркалось. Артура Кралайна я увидел уже рядом с собой и вздрогнул от неожиданности: он возник из обступивших меня пепельных сумерек, спрыгнув с лошади,— её шагов я не расслышал из-за шума водопада. И тут же появились три лошади с пустыми седлами, остановились в некотором отдалении от нас, тихо пофыркивая.

Артур Кралайн потянулся с хрустом, сказал, нагнувшись к моему уху:

— Всё.

— Что — всё?..— спросил я.

Мой немецкий друг усмехнулся, и ухмылка его означала: «Ты идиот, что ли?»

— Но как?.. Как тебе это удалось? Ты один, их трое.

— Перед обедом я угостил их водкой. В стаканах был яд — бесцветный и безвкусный порошок. Мизер, крохотная щепотка. Действует через полтора часа после того, как попадает в организм человека. Притом действует гуманно: наступает сон, плавно переходящий в «вечный покой».

— А... выстрелы?

— На всякий случай. По крепко спящим целям в самое сердце. А вдруг проснутся? Трупы я сбросил в ущелье. Оно, кажется, достаточно глубокое.

Теперь я был потрясён не тем, что произошло, а тем, как об этом рассказывал Артур Кралайн,— буднично, со скукой: сделана тяжёлая работа, и с плеч долой. «Да как это возможно? — в смятении думал я.— И — кто он? Что за человек?..» Но тут другая, страшная мысль сверкнула во мне:

— Что же мы скажем? — в смятении спросил я.

— Кому? — спокойно, со скукой в голосе откликнулся Артур Кралайн.

— Как — кому? Всем, включая проводников. Ведь они обязательно спросят.

— Никто ничего не спросит,— жёстко сказал мой новый немецкий друг.

Всё это произошло вечером 22 октября 1901 года.

Да, Артур Кралайн оказался прав: утром следующего дня никто ничего не спросил, все были молчаливы, хмуры, поспешно собирались в путь, будто достигнуть города Падинг было единственной заветной целью для всех и там что-то произойдёт, важное для каждого из нас. Уже весь дорожный скарб был погружен на лошадей. И тут случилось неожиданное: ко мне подъехали два китайца-проводника, и один из них, старший по возрасту, сказал ( я уже вполне сносно говорил, и понимал по-китайски ):

— Дальше, господин, мы отказываемся следовать с вами.

— Почему? — спросил я, всё, естественно, понимая.

— Расплатись с нами за часть пройденного пути, и мы уйдём обратно домой.

У меня с ними был договор: они ведут экспедицию примерно треть маршрута, то есть по землям, известным им. Прошли же мы значительно меньше. Что делать? Где сейчас, в совершенно пустынной местности, искать проводников?

Я молчал, чувствуя, что мысли мои путаются... Молчали и китайцы — ждали. К нам подъехал Артур Кралайн.

— В чём дело? Что им надо? — Его вопросы прозвучали властно, грубо.

— Они требуют расчёта. Не хотят следовать с нами дальше.

— Вот как!..