Мистические тайны Гурджиева. Часть вторая: Гурджиев и Сталин

27 ноября 2017
3
16411
Посвящается 100-летию Великой Октябрьской социалистической революции

Начало

Экстрасенсы и ясновидящие в коридорах высших эшелонов власти всегда вызывали неизменный интерес. Провидцев, служивших власть имущим, во все времена было множество. И даже самые могущественные и влиятельные правители всегда прислушивались к ним. Таких примеров хоть отбавляй. Это Яков Брюс во времена русского императора Петра Первого, это Григорий Ефимович Распутин, во времена последнего русского императора Николая Второго, а до него Филипп Низье – Атель Вашо, это Вольф Мессинг и Георгий Гурджиев во времена И.В.Сталина, это Джуна во времена Л.И.Брежнева, это Анатолий Кашпировский в перестроечное время. Как правило такие люди появляются в неспокойные времена или на стыках эпох. Власть и мистика настолько срослись, что стали почти синонимами.

В журнале «Ступени оракула» №-6 за 2015 год на страницах 6 – 8 в рубрике «Путешествие дилетанта», была написана статья под названием «Магия и политика», в которой был подзаголовок «ДВАЖДЫ УМЕРШИЙ», в котором описывалось тесное взаимоотношение между Сталиным и Гурджиевым. Привожу его полностью: «Известно, что И. В. Сталин не доверял никому. Однако он всегда прислушивался к мнению астрологов. Началось это ещё в детстве, когда в семинарии с будущим вождём за одной партой сидел ставший впоследствии известным оккультист Гурджиев, с раннего возраста увлекавшийся магией и даже проходивший обучение у тибетских лам. Он же и предложил в 1917 году Сосо Джугашвили сменить гороскоп, мотивируя это тем, что с такой натальной картой вождём стать невозможно. И Сталин сменил год своего рождения. По этому поводу есть очень интересное мнение московского экстрасенса Анфисы Жанимовой: «Если человек взял на себя чужой гороскоп и чужую судьбу, то и умирать он должен был два раза. Что и произошло на самом деле: сначала Сталин-Джугашвили умер как человек, а во второй раз — как великий советский деятель. Тогда его вынесли из Мавзолея, где он лежал рядом с Лениным, и похоронили во второй раз».

Хочу заметить, что ученики и сторонники учения Г.И.Гурджиева резко отрицают сам факт знакомства Гурджиева и Сталина, более того они утверждают и полностью убеждены в том, что Гурджиев и Сталин никогда не были знакомы и никогда ни разу в реальной жизни не пересекались. У них есть на это полное основание, поскольку ни в одной из книг Геогрия Гурджиева нету даже малейшего намёка на то, что они могли быть знакомы и когда либо пересекаться в жизни. Однако в апреле месяце 2017 года, я побывал в Закавказье, в частности в Грузии, где посетил в городе Гори (Родина Сталина) музей Сталина. Во время экскурсии по музею я задал прямой вопрос экскурсоводу: «Есть ли у Вас сведения о знакомстве и дружбе между Георгием Гурджиевым и Иосифом Сталиным»? На что получил прямой ответ от работника музея: «Согласно последним имеющимся у нас данным, Гурджиев и Сталин были знакомы, однако официальных документов, которые подтверждали бы их знакомство нет».

Мне кажется достаточно странным тот факт, что оба учились в духовной православной тифлисской семинарии и ни разу ни при каких обстоятельствах они не пересекались там. Это маловероятно, однако утверждать ничего наверняка не берусь. Пусть читатель делает выводы самостоятельно от прочтения дневниковых записей самого Гурджиева. Итак, слово дневнику Георгия Ивановича Гурджиева.

«Вступительные экзамены в семинарию я сдал без труда и по всем предметам получил «отлично». Простите меня за нескромность: в успехе на этих экзаменах я не сомневался. Я был хорошо подготовлен, знал по каждому предмету гораздо больше того, что требовалось по программе. Кроме того, я на два или три года был старше тех, кто поступал вместе со мной, то есть определённый жизненный опыт, чувство самостоятельности, уверенности в себе давали мне на экзаменах преимущества перед соперниками. А конкуренция была немалая: три человека на одно место.

Итак, свершилось!

31 августа 1897 года всех семинаристов собрали в актовом зале на торжественный молебен по случаю начала нового учебного года. Перед службой я испытывал непонятное, какое-то тягостное волнение. Оно угнетало меня, потому что я не мог понять причину этого состояния. Ведь всё хорошо! Я принят в семинарию, мои материальные проблемы решены. У меня уже появились новые приятели, тоже первокурсники; четверых два дня назад я пригласил к себе в гости, мы провели замечательный вечер за чаем с восточными сладостями. Абрам Елов поразил всех своей эрудицией и коллекцией старинных книг. Господи! Что же тебе ещё надо, парень? Молодость, начало учёбы в таком знаменитом учебном заведении, самостоятельная жизнь в прекрасном южном городе на берегах бурной Куры, опоясанном зелеными горами, новые друзья... Ты полон сил и планов. Ты богат... Так откуда же это гнетущее состояние духа на торжественном молебне?

Шла служба, звучал могучий бас настоятеля семинарской церкви отца Никанора, прерываемый псалмами, которые пел хор; вокруг я видел молодые сосредоточенные лица, и многие из них светились счастьем, восторгом, ощущением сопричастности к праведному делу, которому мы собирались посвятить свои жизни. Я встретил одобряющий, довольный взгляд ректора семинарии, который стоял в группе преподавателей,— он кивнул мне и улыбнулся...

А я... Тёмное, томящее волнение, охватившее меня перед молебном, теперь, во время службы, усилилось, возросло, заполнило всё моё естество до краёв; вдруг заломило виски, меня обуяли страх, ужас, смятение, которые — сейчас я это знаю совершенно точно — испытывает человек в моменты смертельной опасности. И, наконец, я почувствовал, или — как точнее сказать? — определил источник моего состояния: кто-то упорно смотрел на меня, правые щека и ухо испытывали жар. Так бывает, когда лица касается тепло от печки. Но это было особое тепло — оно угнетало, отупляло, подавляло волю. Я резко повернулся — и сразу узнал его...

Перед небольшим возвышением у глухой стены актового зала, на котором стояли священник, преподаватели семинарии и ректор, почётные гости (среди них было несколько военных высокого ранга, судя по погонам и орденам на мундирах), мы выстроились рядами, и «он» стоял сзади, через ряд, немного справа и пристально, не мигая, смотрел на меня. Зоркие, на расстоянии казавшиеся чёрными глаза гипнотизировали — несколько мгновений я не мог, не смел отвести взгляда...

Да, да! Это был он! Тот, кого я увидел взрослым на белом мерцающем квадрате в пещере Тибета. Сейчас на молодом красивом лице, жестком и холодном, те въевшиеся мне в память черты были лишь намечены, но намечены явно: продолговатый абрис, рябинки на щеках, нижнюю часть которых и подбородок скрывала короткая густая чёрная бородка, аккуратно, с явным старанием подстриженная; большой прямой нос, чуть нависавший над ртом; жёстко сжатые губы, короткие усы, тоже аккуратно подстриженные; чёрные брови в напряжённом капризном изломе. А под ними эти глаза... Они не хотели меня отпускать.

Наконец еле заметная улыбка скользнула по лицу незнакомца, и он отвернулся. Мне сразу стало легче: мгновенно прекратилась ломота в висках, нечто чёрное, тяжёлое, давящее растаяло во мне. Я вздохнул полной грудью, и тот праздничный мир, который существовал вокруг меня, восстановился: лица семинаристов, вдохновенные и возбуждённые, густой, торжественный бас отца Никанора, псалмы, которые самозабвенно пел хор мальчиков; в высоких стрельчатых окнах — лучи солнца...

Да, вокруг меня был тот же радостный Божественный мир, ниспосланный людям для счастья. Но для меня это был уже другой мир. Заботы, усиленные занятия, дни и часто ночи над книгами, житейские хлопоты — словом, всё, что до отказа заполняло мою жизнь последний год, отодвинуло в сторону то, что являлось моим предназначением в этой жизни. За моей спиной стоял тот могущественный медиум, которому предстоит спасти человечество, построив всемирное справедливое общество с равными возможностями для всех жителей Земли. Так сказал Великий Посвящённый из Шамбалы. Но чтобы это свершилось, я должен найти трон Чингисхана и вручить его магическую силу новому Мессии...

Не помню, как закончился торжественный молебен,— я обнаружил себя в парке, который окружал старинное здание семинарии, выстроенное из красного кирпича и отдалённо напоминающее своими контурами средневековый замок.

Последний день лета... Он был жаркий, солнечный, ветреный. Я медленно брёл по аллее под могучими каштанами, кроны которых срослись над моей головой. Зной, истома, шум ветра в развесистых кронах. Только в те редкие моменты, когда ветер утихал, на землю обрушивалась полная, абсолютная тишина, ни единого птичьего голоса.

В конце аллеи оказалась ветхая беседка, заросшая виноградом, и чёрные ягоды на плотных гроздьях покрывала сизоватая тонкая плёнка. В беседке стояли две деревянных скамейки, коричневая краска на них облупилась, некоторые доски прогнили.

Я сел на скамейку, осторожно облокотился на её ветхую спинку, вытянул ноги. Тотчас прилетела большая ярко-рыжая стрекоза и села на носок моего ботинка, потрепетала прозрачными крылышками и замерла, словно превратившись в изваяние. Только её выпуклые разноцветные глаза медленно вращались. Какое изящество! Какое абсолютное совершенство!

Так прошло довольно много времени. Я любовался стрекозой и думал... Что делать? Как поступить? Подойти к нему? Представиться? Заговорить? О чем?..

Тут необходимо сделать небольшое отступление. Прошло несколько месяцев с той ночи, когда в моих руках появилась древняя карта Тибета. Все эти месяцы я думал о предстоящем мне, о своём предназначении. И хотя повседневные дела, заботы, прежде всего подготовка к вступительным экзаменам в семинарию как бы отодвинули на второй план всё то, что было связано со старинной картой, не проходило дня, чтобы я не думал об этом. Однажды вечером я решил посвятить в свою тайну Абрама Елова. Ведь он мой верный, преданный друг. И старше меня. Мы ужинали, Абрам, рассеянно пережёвывая пищу, был погружен в чтение какого-то ветхого фолианта в кожаном потёртом переплёте (обычное его занятие), я уже готов был произнести первую фразу: «Абрам, хочу с тобой посоветоваться...» — и в этот момент во мне, в моём сознании, в голове или в сердце — не знаю, как сказать точно,— прозвучало, и я узнал этот голос- «Молчи! Это только твоё. Только ты сам должен действовать и принимать решения». Я замер, мгновенно покрывшись холодным потом. Слуховая галлюцинация? «Да, только ты сам!» — неумолимо прозвучало во мне вновь, и я понял, что это не галлюцинация. Елов ничего не заметил — он полностью был погружён в своё чтение.

«Так могу ли я сказать незнакомцу о том, что мне предстоит сделать для него?» — подумал я, замерев и ожидая. Но голос внутри меня молчал...

Я не заметил, как стрекоза улетела. Поднялся сильный ветер, устроил в кронах деревьев зелёную бурю. Я сорвал несколько ягод винограда и бросил их в рот. Они оказались кислыми, даже горьковатыми — виноградные лозы, обвившие беседку, одичали. Заломило в висках — беспокойство, страх, неопределённость вернулись ко мне вновь. Похоже, я погружался — или меня погружали — в то состояние духа, которое охватило меня во время торжественного молебна в актовом зале семинарии. На моё плечо легла рука и мгновенно прожгла жаром тонкую ткань рубашки. Я. резко обернулся. За моей спиной стоял он. Нас разделяла низкая ограда беседки. Улыбка раздвинула его жёсткие губы. Улыбался только рот, тёмные глаза были напряжены, в их взгляде присутствовало нечто засасывающее, поглощающее. И я не выдержал этого взгляда, отвернулся.

— Здравствуй, Георгий! — В его дыхании ощущался запах хорошего, дорогого табака; зубы были мелкими и щербатыми.— А я тебя заждался.— В голосе слышалось удовлетворение и чувствовалась власть.

«Надо мной? Ну, нет уж!» — подумал я и сказал холодно:

— Здравствуйте.

— Давай сразу на «ты».— Он дружески улыбнулся.— Ведь нам вместе многое предстоит. Верно?

Я промолчал.

— Так что? Мы на «ты»? — В его голосе был напор.

— Как вам будет угодно.

— Да брось ты! — Он убрал руку с моего плеча (потом, дома, на том месте, где она лежала, я обнаружил красное пятно, как от несильного ожога. За ночь оно исчезло).— Ты не возражаешь, если я присяду рядом?

— Прошу! — Я обретал некое спокойствие, свободу; ломота в висках исчезла. Но это слово — «Прошу» — сказал уже не я. Вернее, сказал я, но вместе с кем-то ещё, находящимся внутри моего сознания. Наши голоса слились в один.

Он прошёл в беседку, сел рядом со мной и тоже вытянул ноги, скопировав мою позу. В этом я усмотрел насмешку и разозлился. Странно... Внезапная злость окончательно вернула мне спокойствие и уверенность.

Молчание затянулось. Ветер, похоже, стих.

— Здесь благодать,— заговорил он. Теперь для меня это был обычный человек.— Как в раю. В эту беседку я прихожу иногда, в минуты вдохновения. Здесь хорошо слагаются поэтические строчки.

— Ты пишешь стихи? — спросил я, сделав ударение на «ты».

Он быстро, искоса взглянул на меня. В его взгляде промелькнуло нечто, похожее на тревогу. Теперь я понимаю: тот, кому я обязан был вручить трон Чингисхана, вернее силу его, почувствовал, что теряет надо мной власть.

Однако он сказал совершенно спокойно (этот молодой человек, мой ровесник, явно умел владеть собой):

— Да, иногда, по вдохновению, я пишу стихи. Вот и сейчас, сию минуту, сочинил. Хочешь послушать?

— Хочу.

— Короткое стихотворение... Мысль! Поэтическое воплощение одной мысли. «Стрекоза» — так называется стихотворение.

«Значит, он давно наблюдал за мной! — подумал я.— Может быть, шёл по пятам».

Он начал читать, с придыханием, со страстью и напором произнося гортанные звуки (мы говорили по-грузински). Во мне и сейчас звучит ритм этих стихов. Вот их приблизительный перевод на русский язык:

Стрекоза! Ты нежишься в лучах солнца
И блистаешь своими крыльями.
Но зачем ты живёшь, стрекоза?
Какая от тебя польза человеку?

Нет никакой пользы!
Значит, стрекоза, ты должна быть уничтожена
Как бесполезное, бессмысленное существо!
Всё, что не приносит блага и пользы человеку,
Должно быть уничтожено!

— Нравится? — спросил он, мне показалось, ревниво.

— Нет! — резко ответил я.

Он нахмурился. И, опять преодолев себя, сказал спокойно, с нотками сарказма в голосе:

— Как говорят русские, о вкусах не спорят.— Он желчно улыбнулся.— А по-моему, спорят. Ты как считаешь?

Я согласился с НИМ:

— Да, о вкусах спорят.

Довольная улыбка проскользнула по его лицу. И опять возникло молчание. Его нарушил я:

— Ты сказал: «Я тебя заждался». Как это понимать?

Возникла пауза, и, взглянув на своего собеседника, я увидел, как напряглись все черты его лица, он явно непроизвольно, не контролируя себя, подался вперёд. Так со стороны выглядит человек, который прислушивается к далёкому голосу и не может до конца понять, что говорят ему. Я догадался!.. А вернее, почувствовал, осознал: он прислушивался к голосу, звучавшему внутри его сознания. Наконец, откинувшись на спинку скамейки и глубоко вздохнув с явным облегчением, он сказал:

— Георгий! Давай не будем играть в прятки. Мы на этой Земле связаны с тобой неразрывной единой обшей целью, и Высшие Силы призвали нас достигнуть её.— Он замолчал, лицо его опять напряглось.— И результат наших общих усилий касается судьбы всего человечества.— Пауза. По замёршим вершинам каштанов пробежал порыв сильного ветра.— Ведь так?

— Может быть,— сказал я.

— Однажды... Точнее, недавно, несколько месяцев назад, мне приснился вещий сон... Мне был показан ты...

— Кем? — нетерпеливо перебил я.

— Стариком... Посвящённым...

— Он был в белых одеждах?

— Да, он был в белых одеждах...

— Он сидел у костра?

— Да, он сидел у костра.— Что-то механическое появилось в голосе моего собеседника. Он как бы окаменел, глаза его застыли, остекленели.

— И тот костер горел в пещере?

— Именно так... В огромной пещере...

— И как же я был показан тебе?

Информация
Комментарии
1 | адим 27 ноября 2017 03:42:23
Фролов Сергей ...и в чём вы Автор?
2 | mxm 27 ноября 2017 17:52:35
В оригинале статьи присланной в редакцию, указано "Дневник читал". Но такого поля в подписе к материалу на сайте не предусмотрено, пришлось написать автор.
3 | Захар 29 ноября 2017 14:11:54
Очень занимательное повествование! Жду продолжения!
Добавить комментарий