Города — будущее человеческой эволюции

Люди стали жить в поселениях городского типа около 7 тыс. лет назад. Наши города менялись вместе с нами, и вскоре им предстоит очередная трансформация: вместо скопления башен из стекла и стали они могут превратиться в подобие Мачу-Пикчу.

На протяжении подавляющей части человеческой истории город был отклонением от нормы: большинство людей предпочитало деревни. По оценкам ООН, в 1800 году в городах проживало лишь 3% населения мира. Ситуация изменилась только в последнее время: сегодня горожанами себя считает более половины человечества, а к 2050 году таковых будет 67% (в развивающихся странах — и того больше).

Прогноз, опубликованный прошлым летом, гласит: к 2030 году города займут втрое больше территории, чем в 2000-м. Очевидно, что если не начать строить их правильно, то по экосистемам будет нанесён непоправимо тяжёлый удар.

Что такое наши города сегодня? Это прежде всего поглотители природных ресурсов (в том числе просторов, на которых могли бы жить животные и растения) и источники загрязнения всего и вся (не в последнюю очередь шумового). Трудно представить себе что-то более противоестественное, чем город.

Это понимают и специалисты, и простые общественники. В марте увидела свет книга профессора географии Колгейтского университета (США) Уильяма Мейера «Экологические преимущества городов» (The Environmental Advantages of Cities), а 14 мая появится труд американской журналистки Аннали Ньюиц «Разбегаться, приспосабливаться, помнить: как пережить вымирание человечества» (Scatter, Adapt and Remember: How Humans Will Survive a Mass Extinction). Обе работы пытаются донести до людей простую мысль: давайте возьмёмся за ум и начнём планировать города так, чтобы они приносили природе пользу, а не причиняли вред. Тем паче что нам известно, как это сделать.

Г-н Мейер напоминает (выше приведено одно из его интервью), что города отличаются высокой плотностью населения, и это уже хорошо, ведь они позволяют людям занимать меньше места на планете. Кроме того, урбанизация способствует снижению рождаемости, причём, как выражается учёный, «по-человечески» — не за счёт увеличения смертности, а благодаря более тщательному планированию семьи (количество детей уменьшается, зато в каждого ребёнка инвестируется больше ресурсов). Да и у женщин в городах больше прав и свобод. В целом можно говорить о том, что прыжок от сельского образа жизни к городскому означает переход от количества к качеству во всех отношениях.

При этом г-н Мейер указывает на то, что из расчёта на душу населения города потребляют меньше ресурсов, чем сельская местность. Например, современная квартира может похвастаться лучшей теплоизоляцией по сравнению со средним деревенским домиком. Жить на селе без автомобиля невозможно, а в городе есть общественный транспорт, да и расстояния не всегда настолько велики, чтобы нельзя было дойти до работы, магазина, поликлиники пешком (что и говорить, при умном планировании из этого обстоятельства можно было бы извлечь огромную выгоду). А чем выше плотность населения, считает г-н Мейер, тем невыгоднее передвигаться по городу на машине (ибо пробки), что должно способствовать прогулкам на своих двоих (по чистым, приятным для глаза тротуарам и аллеям с деревьями и травкой) и поездкам на общественном транспорте (чистом, скоростном, экологически безопасном).


Что касается загрязнения, то, во-первых, в городских квартирах воздух чище, чем в деревенских домах с их печками, а во-вторых... Во-вторых, говорит г-н Мейер, крупнейшим источником загрязнения воздуха в мире являются не заводы, а сельские районы развивающихся стран — с их, правильно, печками. Учёный вспоминает и о том, что на полях разбрасывают пестициды и гербициды, которые затем попадают в реки и моря, создавая в них мёртвые зоны. К тому же у городов больше возможностей для того, чтобы обеспечить доступ к чистой воде и тем самым осуществить профилактику ряда соответствующих заболеваний. Наконец, городам гораздо проще организовать сбор и переработку отходов и мусора (в идеале). И пусть высокая концентрация населения способствует быстрому распространению инфекций, городам легче справиться с болезнями — и благодаря развитой медицинской инфраструктуре, и в связи с тем, что не надо далеко ходить, чтобы обойти большое количество людей.

И потом, общаться, собираться большими компаниями, решать вместе сложные вопросы — всё это естественно для человека. Без этого не было бы ни современной культуры, ни нынешней техники. Перестаньте заниматься расселением мегаполисов, говорит г-н Мейер, пустите урбанизацию на самотёк, и она принесёт пользу.

Конечно, г-н Мейер рисует условный город, которым управляют умные технократы, преданные своему делу. Действительность же сложна и неприглядна. Например, в США с их развитой культурой пригородов урбанизация превращается в деурбанизацию, то есть плотность населения городских агломераций снижается, а потребление ресурсов растёт. И как Америка будет решать сию проблему, непонятно: не выгонять же людей насильно из просторных домов с большими участками, запихивая в маленькие городские комнатушки. На другом конце спектра — города третьего мира с предельно высокой плотностью населения, но и с ужасающей нищетой, грязью, антисанитарией. Но тут проще: развивающиеся страны потихоньку богатеют, и на место лачуг как будто сами собой постепенно приходят небоскрёбы и многоквартирные дома. Если бы вы попали в крупный европейский город эпохи «железа и угля» (например, в викторианский Лондон), вы нашли бы там почти такой же грязный воздух, как в сегодняшнем Гонконге, почти такую же свалку, как в Найроби, почти такие же трущобы, как в Рио-де-Жанейро. Всё изменится к лучшему, дайте срок.


Мнение г-на Мейера можно принять, но от дискомфорта избавиться не так-то просто. Пусть объективно городской образ жизни во многом лучше, полезнее, безопаснее, экологичнее сельского, но шум, суета, толкотня, грязь, жара, вонь наводят на совсем иные мысли. Американцы поступают совершенно логично: как только экономика страны и твоё личное состояние позволяют купить дом в тихом, спокойном пригороде, невозможно найти чисто субъективные причины не сделать этого. В глубине души мы все мечтаем о «траве у дома». Город продолжает видеться нам чем-то неестественным. Мы предпочитаем обращать внимание на негативные стороны урбанизации и закрывать глаза на те преимущества, о которых напоминает г-н Мейер. Нам нравится слышать, что чем выше плотность населения, тем больше людей гибнет в результате наводнений, ураганов, землетрясений, радиации, эпидемий. И эти страхи для нас почему-то важнее развитой и удобной инфраструктуры, которая держит нас на коротком поводке.

Г-жа Ньюиц обратила внимание на тенденцию в области архитектуры и дизайна, которая как раз направлена на устранение этих субъективных неудобств городской жизни и которую можно назвать «назад к природе (деревне, старине)». Древний город — маленькое, компактное, специализированное поселение. Это был прежде всего административный и религиозный центр. Туда приходили, чтобы продать урожай и купить изделия местных мастеров, за городскими стенами укрывались во время нападения врага. Позднее города стали центрами науки и культуры, но они всегда оставались обозримыми с центрального холма (за очень редким исключением в виде полуторамиллионного, по некоторым оценкам, Рима в начале II века, но то был, с вашего позволения, не просто город, а владыка всего Средиземноморья).

Ситуация изменилась совсем недавно — с началом промышленной революции, когда возникла необходимость в концентрации огромных масс рабочей силы в одном месте. С тех пор города стали расти очень быстро, утратив, что называется, человеческий масштаб. У Ивана Шмелёва мальчик успевает выспаться, пока, выехав из Москвы, богомольцы добираются до Мытищ. И в середине XX века начинаются мучительные поиски ответа на вопрос, что же мы в действительности теряем, расставаясь с деревней. «Что сердце казнить?» — говорят герои «Прощания с Матёрой» Валентина Распутина, отказываясь переселяться в город. И это странное противопоставление отчего дома и городских магистралей в «Солярисе» Андрея Тарковского, оттеняющее борьбу за простые человеческие чувства в каютах далёкой космической станции...


По-видимому, мы теряем человеческий масштаб. Мой мир — это то, что попадает в моё поле зрения. Сойди с дороги — тут же встретишь назгула или какую-нибудь другую страсть. Мы теряем, говорит г-жа Ньюиц, чувство безопасности. Мир машин и каменных громадин не мой мир. Пусть это всего лишь остатки мифологического мышления, распрощаться с ними не так-то просто, как предлагают сделать это эмпирики вот уже лет двести–триста. Символизация структур сознания удобна, и с ней можно работать, как показал в начале XX века Эдмунд Гуссерль. Так давайте воспользуемся этими смутными чувствами для того, чтобы жить лучше. Например, начнём строить совершенно другие города и здания, в которых нам будет уютно. Что случилось с нами? Почему мы настолько не уважаем себя, свою человеческую природу, что считаем возможным жить в этом шуме, в этой грязи?

Предложений на эту тему масса, отмечает г-жа Ньюиц. Например, множество проектов эксплуатируют идею города-дома или города-организма — огромного, самодостаточного, энергоэффективного сооружения под прозрачным куполом (есть и подземные варианты, но от них мурашки по коже). Это возвращение к древней идее города как огороженного пространства, отличного от естественного мира, от мира деревни, поля, леса. Можно вспомнить и типовую планировку старинных компактных городков Центральной Европы: город — это узкие мощёные улочки, где порой не встретишь ни одного дерева, а если вам нужна природа, требуется отдохнуть — пожалуйте в прекрасный загородный парк.

Речь идёт о том, чтобы вернуть городу ту идею, которая его и породила, — идею централизации определённых видов человеческой деятельности. Люди создавали города, потому что в них удобно работать, учиться, обмениваться информацией, лечиться, защищаться, планировать будущее. Мы превратили города в исчадия ада и теперь хотим жить за городом, но пользуясь всеми прелестями городской инфраструктуры. Однако это просто невозможно. В США, на юге Канады, в Англии пригороды процветают, но Земля платит за это очень большую цену. Если весь мир захочет жить так же, у планеты не хватит для этого ресурсов.


Разумеется, никто не собирается строить Метрополис из фильма Фрица Ланга. Нужны совершенно новые архитектурные решения вроде вертикальных городских ферм (можно сэкономить на подвозе пропитания из сельской местности), которые одновременно могут служить электростанциями на биотопливе, офисами, жилыми апартаментами и станциями фуникулёра. И нужны новые материалы. Так, Рейчел Армстронг в книге «Живая архитектура» обращается к концепции синтетической биологии. Например, мы могли бы строить не из «мёртвой» древесины, а из живых растений, генетически модифицированных таким образом, чтобы принимать нужную форму, самостоятельно устранять повреждения и т. д. Особые водоросли и деревья могли бы очищать нам воду и воздух. Спасти прибрежные города от наводнений можно выращиванием коралловых рифов.

Нью-йоркский архитектор Дэвид Бенджамин и его единомышленники из группы The Living представляют себе города, напоминающие древние руины: растения покрывают дома, стены которых изобилуют наростами биоматериала, самостоятельно заделывающего трещины. Между строениями всё зелено, как в лесу, и нога человека почти никогда не топчет траву, потому что люди перемещаются непосредственно из здания в здание по навесным магистралям. А под этой оболочкой непрестанно работают умные машины, не позволяющие ни одному джоулю пропадать понапрасну.

Все эти рассуждения могут показаться утопическими, но уже есть люди, которые не просто рисуют что-то в компьютерных программах, а, к примеру, разрабатывают и строят здания с максимальной энергоэффективностью, пытаются по-новому распланировать города, чтобы поощрить клерков, которые предпочитают ехать на работу на велосипеде, ищут новые виды покрытия для крыш и дорог, придумывают фонари с низким световым загрязнением, а самое главное — общаются и обмениваются идеями.

Подготовлено по материалам IEEE Spectrum и io9.